Статья опубликована 24.03.2009 на сайте Russ.ru
История современной России делится на два этапа – 90-е годы и 2000-е годы. 90-е – это эпоха либерального беспредела, своеобразного релэкса от коммунистического прошлого, который стоил очень многих неоправданных жертв. 2000-е – это эпоха либерально-консервативного “выпрямления” российской государственности, осознавшей себя как автономную ценность с собственными интересами. Но для того, чтобы произошел этот кардинальный поворот, необходимо было некое Событие, некий фундаментальный исторический импульс, после которого дальнейшее бездумное следование либерально-западническому курсу было бы уже невозможно. На первый взгляд таким событием была победа президента Путина в 2000 году, но на самом деле приход этого человека был только вершиной того многолетнего процесса “поправения” ельцинского режима, поворотным моментном которого была агрессия НАТО против Югославии 24 марта 1999 года.
Возможно, сейчас рано говорить об этом, но чем больше будет укрепляться российская государственность и приближаться к своему православно-имперскому архетипу, тем больше будет переосмысляться режим президента Ельцина, этого стихийного и во многом порочного человека, который, при всех своих недостатках, все-таки пытался восстановить Великую Россию, встречая колоссальное давление либерально-русофобского лобби. Но тема Ельцина – отдельная тема, сейчас мы о другом. Вспомним основные вехи политического режима 90-х. В его основе лежало глубинное противоречие между двумя, очевидно взаимосвязанными, но все-таки различными событиями – падением коммунистического режима в августе 1991 года и раздел советской “империи” в декабре того же года. Можно по-разному относиться к либеральным реформам, но согласимся с тем, что если бы Советский Союз только отказался от коммунистической идеологии, но сохранил свои границы под эгидой той или иной идеологической формации (условного “Российского союза”), эффект отрицания этих реформ был бы совсем другим. Совершенно понятно, как можно бежать навстречу автоматной очереди за единство Великой Империи, за которую проливали кровь русские православные люди и в XVI, и XIX, и в ХХ аеках, но как можно рисковать жизнью за идеи Карла Генриха Маркса, понятно далеко не всем. Это очевидное противоречие между идеологией и геополитикой “союза коммунистов и патриотов” не имело политической силы до конца 90-х годов, хотя обнаруживалось при любом внутреннем разночтении. Поэтому, анализируя любые конфликты на всем пост-социалистическом пространстве, мы должны точно различать их политическую мотивацию.
В первый период развития ельцинского режима (1991-96) было три, совершенно различных по форме и содержанию события, которые, вместе с тем, определили его идеологическое лицо на будущее, и только особо чувствительные либералы-западники на тот момент могли честно признаться а том, что лицо это какое угодно, но только не либерально-западническое.
Во-первых, это отставка правительства Гайдара 14 декабря 1992 года и приход на должность премьер-министра умеренного “красного директора” Черномырдина. Постфактум мы понимаем, что последствия приватизации были не сильно лучше, но справедливости ради следует признать, что при прежнем премьере они были бы порядком иные, точнее, носили бы откровенно идеологическое оправдание. Это как разница между Троцким и Сталиным: оба хуже, но последний все-таки не был упертым ленинцем. Как писал Иосиф Бродский, бросает в пот от одной мысли, что было бы в России, если бы вместо Сталина пришел бы такой, как Троцкий.
Во-вторых, это расстрел Верховного Совета 4 октября 1993 года, в результате которого, правда, ни один депутат не пострадал, а все основные лидеры парламентской оппозиции остались на свободе и успешно продолжили свою политическую карьеру, со изволения президента и после его смерти. Каким бы ни было идеологическое наполнение этого конфликта, его результатом стало невероятное укрепление Москвы и точное понимание того, что сильная и централизованная власть в Новой России все-таки есть, а для ее обоснования лучше обращаться к Столыпину, чем к Джеффри Саксу.
В-третьих, это ввод федеральных войск в Чечню 11 декабря 1994 года, противоречащий самой логике либерально-сепаратистской идеологии нового государства, в связи с чем последовательные либералы-нигилисты перешли в открытую оппозицию Кремлю. Именно тогда, в декабре 1994 года, реально рождалась Новая Россия, расставшаяся с “красным” тоталитаризмом, но имеющая собственные ценности и интересы, всё менее либеральные и всё более “белые”.
Много объективных препятствий было для окончательного отказа от прежней – не будем говорить “русофобской”, скажем точнее – национально-индифферентной политики элиты, и одно из них было наиболее вопиющим – это отсутствие полноценной “третьей партии” национал-либералов, способной дать ясный, недвусмысленный ответ на вызовы времени. И это отсутствие как политический фактор усугубляло своё значение в ситуации приближающихся президентских выборов 1996 года, когда на фоне очевидно возрастающей популярности национал-коммунистов из КПРФ единственное идеологическое и политтехнологическое обеспечение партии власти исходило только от прежних гайдаровцев, которые в лице администратора Чубайса пошли на вынужденный союз с олигархами. Разумеется, мифическая команда Коржакова-Барсукова не могла быть той самой “третьей партией”, что должно быть на будущее хорошим уроком всем национал-консерваторам, которые так любят не любить существующую власть в родной стране, отдавая её любым проходимцам, чуждым любой патриотической романтики.
Но ничего не поделаешь, регламентация политического процесса в условиях правовой демократии требует бессрочной мобилизации самых неожиданных сил, а точнее, только тех сил, кто на данный момент готов играть на одной стороне, и поэтому второй срок Ельцина (1996-99) формально прошел под лозунгом тех же либеральных реформ, но уже без всякого энтузиазма и при полном понимании неизбежности и необходимости существенной консервативной коррекции этого курса. Много мелких уколов в адрес ельцинского режима со стороны Запада и прозападного лобби в России раздражали Кремль, но одно событие окончательно вынуждало этот режим принять решение об “исключительном положении” в терминологии Карла Шмитта. Это Событие – бомбардировка Сербии авиаций НАТО 24 марта 1999 года.
Много слов и фраз можно сказать о той чудовищной и абсолютно бессмысленной агрессии США и их союзников против маленькой и совершенно беззащитной Сербии. Никакого смысла в этом откровенно садистическом произволе не было. Не будем сейчас говорить пустые благоглупости о “суверенитете” и “международном праве”, фиктивность которых Америка и Запад в целом доказали уже не раз. Когда американцы впоследствии свергали режим Хусейна в Ираке, еще можно было понять, что режим этот откровенно диктаторский в худшем смысле этого слова, и что такая огромная азиатская страна, как Ирак, при таком режиме явно представляла опасность для всех соседей, тем более, если бы она обзавелась оружием массового уничтожения. При этом, режим Ирака все-таки не был исламистским и при лучшей дипломатии США вполне могли бы договориться с этим государством. Но в строгом отличие от Ирака умеренно-социалистический режим Слабодана Милошевича в Югославии вообще не представлял никакой опасности ни для какой Европы, и мог бы и дальше существовать совершенно спокойно, подобно режиму Лукашенко в Белоруссии. Это был абсолютно европейский режим по всем своим основаниям, а то, что он в чем-то не соответствовал стандартам Евросоюза, свидетельствует только о партикулярном значении самой идеологии ЕС, ущербность которой ставит всю Западную Европу на грань цивилизационного отмирания. Все разговоры об “интеграции Сербии (а заодно и России) в Европу” звучат абсолютно абсурдно, потому что Сербия, эта православно-славянская страна с очевидным византийским наследием уже является Европой по всем возможным критериям.
Агрессия НАТО против Сербии – это чисто похотливая блажь победителя в “холодной войне”, не имеющая никакого смысла ни для агрессора, ни для жертвы. Политическая гордыня в её чистом, инфернальном виде, за которую не только Америке, но и всему Западу очень скоро придется жестоко расплачиваться. Особенный цинизм этой агрессии состоял в том, что ее провокаторами и основными выгодополучателями были албанские исламисты, со всей варварской дикостью ополчившиеся на исконно сербские территории Косово и Метохии, при полной поддержке всего мусульманского мира, на время забывшего о своем джихаде против Запада. Таким образом, феномен Косово – это яркий пример той спайки либерально-секулярного Запада и исламистского Юга, которая периодически воссоздается против единства поствизантийской, православной цивилизации. Прецедент этого западно-исламистского единства мы уже встречали и в Крыму, и на Кавказе, и даже в Средней Азии, но теперь этот противоестественный союз дает о себе знать практически в центре Европы. В результате НАТО-вской оккупации албанские мусульмане смогли разрушить 143 храма и монастыря (!) на территории православного Косово, которые для самой Европы оставались памятниками ее архитектурного и художественного прошлого. В связи с этим не могу не вспомнить замечательное исследование искусствоведа Алексея Михайловича Лидова, директора Центра восточно-христианской культуры, издавшего книгу-альбом “Косово: православное наследие и современная катастрофа” (“Индрик”, 2007), как раз об этих уникальных памятниках.
Но действие Промысла Божия останавливает силу зла и обращает ее в добро. Март 1999 года для очень многих в России стал моментом исторического прозрения. Поворот самолета Примакова над Атлантикой – это был поворот всей русской истории к обретению собственной миссии. Только сейчас мы вдруг узнаем, что отправление российских войск в Приштину было непосредственным приказом самого президента, да и как же могло быть иначе? С этого момента начался “поздний Ельцин”, громогласно напоминающий Клинтону в Пекине, что Россия обладает “полным арсеналом ядерного вооружения” и добровольно отдающий свою власть новому, тогда еще никому неизвестному “силовику” Владимиру Путину. Именно тогда, в 1999 году, бомбардировка Сербии открыла многим российским либералам глаза на происходящее и скорректировала их позицию в сторону государственного либерал-консерватизма, а некоторые из них прошли и более крутую эволюцию, став последовательными национал-консерваторами. В те мартовские дни тысячи людей окружили американское посольство в Москве, и этот единый порыв протеста как никогда за все 90-е годы единил российских граждан перед лицом общей цивилизационной угрозы.
Забыть март 1999 года невозможно. Эта война навечно останется показательным уроком всем нам, предупреждая от излишнего обольщения западной “веротерпимостью”. Мы не знаем как сложатся наши отношения с Америкой и Западной Европой в будущем, но трагедия Сербии, особенно после провозглашения “независимости” Косово, всегда будет напоминать нам о невменяемом начале политики “цивилизованного Запада”. Только полное возвращение территории Косово под начало Белграда и полное восстановление великой православной Сербии во всех ее прежних границах позволит нам снизить трагический пафос этого воспоминания. Любой русский геополитик не может не понимать, что Великая Сербия – это оплот России и всей православной цивилизации на Балканах, и только крепкое единство по линии “Москва – Белград” сможет обеспечить стабильность и мир в Восточной Европе. Именно поэтому, как и в 1914 году, так и сегодня, именно сербское сопротивление становится инициатором глобального пересмотра совершенно случайных и чудовищно несправедливых границ современной Европы, отказавшейся от своей идентичности и забывшей о смысле своей истории.
Статья опубликована 24.03.2009 на сайте Russ.ru
