27 августа исполнилось 250 лет со дня рождения философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770–1831), чье имя не нуждается в представлении любому, минимально образованному человеку. Достаточно вспомнить, что по школьной периодизации вся европейская философия делится на «классическую» и «постклассическую», т.е. современную, и “классическая” заканчивается именно на Гегеле. Достаточно напомнить, что он был самым популярным философом XIX века, чье учение очень скоро распалось на несколько полярных направлений (от крайне правого и до крайне левого) и, во многом, спровоцировало появление столь же полярных направлений, возникших в реакцию на его триумфальную популярность (от иррационализма до позитивизма). Из его философии, с одной стороны, вырос марксизм, с другой — фашизм, с третьей — определенная версия утопического либерализма: «Конец истории» Фукуямы написан как манифест либерального гегельянства. Бердяев заметил, что “Гегель сделал небывалую карьеру в России”. Можно добавить: увенчанную захватом власти на 70 лет.
Однажды учительница истории в 11-м классе возмущенно спросила меня: “ты что, не знаешь основные законы философии?” На что я ей возразил, что никаких основных законов философии в принципе не существует и не может существовать. В ответ она мне торжественно заявила: “ну как же – количество переходит в качество, единство и борьба противоположностей, тезис-антитезис-синтез!” И мне пришлось объяснить ей, что это законы очень конкретной авторской философии, а именно “диалекетики” Гегеля, принятой в марксизме-ленинизме как всеобще-обязательное учение, и поскольку всех советских людей учили именно по марксистско-ленинским догматам, то они верят в эти всеобще-обязательные “законы философии”. И действительно, редкий советский доктринер на моем пути не напоминал мне о необходимости “мыслить диалектически”, как будто истинность “диалектического метода” также очевидна и доказана, как законы арифметики. При этом реальные представления оного доктринера о самом Гегеле недалеко уходили от представлений известного героя Буркова в фильме «Печки-лавочки»: “Погоди-погоди, тут какой-то Гегель получается…”, на что герой Шукшина отвечает ему: “Ну причем тут Гегель-то, я же вас не оскорбляю!”
Однако с наследием Гегеля произошел очень показательный парадокс: с одной стороны, гегельянцев вроде бы много, но с другой стороны, найти в наше время стопроцентного, ортодоксального тру-гегельянца крайне сложно. Потому что называющие себя гегельянцами, как правило, принимают какие-то отдельные схемы или законы его громоздкой “диалектической” системы, используют по любому поводу гегелевские категории, но самого главного в его философии – веру в существование безличного Абсолютного Духа, проявляющегося на всех уровнях бытия и мышления, столь подробно описанных самим мэтром – они не принимают. Точнее, очень многие из них понимают под этим Духом что-то свое, но тогда возникает закономерный вопрос: как вся эта многоступенчатая система проявления Абсолютного Духа может существовать без самого Духа? А если этот Дух все-таки существует, то откуда о нем знает сам Гегель? Это некое метафизическое знание, как у адвайта-ведантистов, неоплатоников или немецких мистиков, или это некая условность и фигура речи?
А ведь из существования этого Духа следует все остальное, детерминируется все и вся, объясняется вся мировая природа и оправдывается вся мировая история во всех ее мельчайших деталях. В этом заключается кричащее противоречие гегельянской системы христианскому вероучению: в ней нет Бога-Личности, нет свободно-разумных личностей, сотворенных по образу Бога, нет грехопадения и нет искупления, она не нуждается в Христе и тем более в Церкви. Любая катастрофа и трагедия в этой системе заведомо оправданы, любое противоречие “диалектически снимается”, любое поражение оказывается лишь этапом на пути к грядущей победе, все действительное разумно, все разумное действительно, и какую бы боль и отчаяние не испытывали люди, все это лишь очередной этап “самопознания” Абсолютного Духа.
Не случайно “правое гегельянство” как синтез диалектики Гегеля с христианским (лютеранской) богословием, призванное было стать официальной философией прусской монархии, умерло не родившись: если хотите завалить какого-нибудь студента по истории немецкой философии, спросите у него, каких правых гегельянцев он знает? Не то что студент, не каждый преподаватель вспомнит. Но зато “левое гегельянство” расцвело пышным цветом, идеально породнившись с агрессивным атеизмом. Достаточно на место Абсолютного Духа поставить столь же Абсолютную Материю: при всем различии у них есть одно самое главное общее свойство – они безличны.
Если даже не говорить о последствиях беспрецедентной популярности Гегеля и гегельянства для христианской культуры, очень досадно, что в тени Гегеля оказались его непосредственные прямые предшественники – Шеллинг и Фихте, для которых вопрос о соответствии их идеалистических построений христианскому Откровению был, по крайней мере, проблемой, которую они как-то пытались решить, в конце концов обратившись к философской теологии и откровенной мистике. Но еще более обидно то, что господство гегелевской “диалектики” (и пост-кантовского немецкого идеализма в целом) вытеснило в полумаргинальное состояние, более адекватную христианскому теизму, традицию классической метафизики, наследие аристотелианства или лейбницеанства, заставив их редких последователей много сил потратить на опровержение этого господства.
Почему философская система Гегеля оказалась столь востребованной, что положила собою конец всей истории “классической философии”? Прежде всего, потому, что это была Система, а не аморфный набор красивых мыслей, и что, в отличие от иных систем, она была наиболее цельной и целостной, охватывая практически все сферы философии и отвечая практически на все основные мировоззренческие вопросы. При этом предлагая такой универсальный метод познания истины, который может быть использован самыми разными онтологическими позициями. Для жаждущих знать “все как одно” это очень соблазнительная философия, и это одна из причин, почему в России “русским Гегелем” стал Владимир Соловьев (хотя точнее его все-таки назвать “русским Шеллингом”) и почему философия всеединства стала мейнстримом “русского религиозно-философского ренессанса”.
Хотя я полностью согласен с отцом Георгием Флоровским, в том, что наследие Гегеля и немецкого идеализма вообще существенно способствовало прививке имперсоналистских и пантеистических представлений в европейской и, в частности, в русской философии, именно как “профессиональный философ” Георг Вильгельм Фридрих Гегель мне всегда очень нравился редкой цельностью и последовательностью своего творчества, непосредственно обусловленной его содержанием. За всю жизнь Гегель издал только четыре крупных философских работы, каждая из которых подробно раскрывала и углубляла одну и ту же систему, и их резонанса хватило на то, чтобы их автор стал “главным философом” Германии, а следовательно, и всей Европы. Этой цели Гегель добился упорным, систематическим, не приносящим быстрого успеха ежедневным трудом, не гоняясь за очередной интеллектуальной модой и детально прорабатывая свою грандиозную теорию, прописывая ее в каждой статье и проговаривая в каждой лекции. Лично я только так понимаю труд философа и поэтому был очень рад побывать в его доме-музее в Штутгарте, где он провел свое детство, отрочество и юность, пока не поступил в семинарию Stift при Тюбингенском университете, где учился на одном курсе с Шеллингом и Гельдерлином.
На фото: у Дома-Музея Гегеля в Штутгарте.
