Статья опубликована на сайте prihozhanin.ru
Церемония открытия летних Олимпийских игр 2024 года в Париже, прошедшая на берегах Сены 26 июля и не предвещавшая сначала ничего экстраординарного, стала наглядной, показательной, достоверной вехой в истории духовной и эстетической деградации Западной Европы или, по крайней мере, современной Франции. Всемирный ежегодный праздник, восходящий корнями к архаической Элладе, известный своей принципиальной аполитичностью и призванный объединять миллионы людей поверх всех возможных геополитических барьеров, оказался кричащим манифестом кощунства, уродства и безграничной пошлости, а также вполне осознанного унижения пока еще крупнейшей религии Франции и всего мира.
Еще 13 декабря 2021 года Олимпийский комитет объявил, что открытие летних Олимпийских игр в Париже состоится 26 июля в виде парада речных судов на Сене, где все страны смогут продемонстрировать свои флаги и команды. Вдохновляющим лозунгом этого парада должны были стать латинские слова с герба французской столицы: “Fluctuat nec mergitur!”, означающие – “колеблется, но не тонет”. Имеется в виду сам символ Парижа: качающийся на волнах однопарусный кораблик, на каком когда-то древние галлы и франки плавали из местной гавани в открытый океан. А может быть, этот кораблик был традиционным символом Церкви, как ковчега спасения или той лодки в Тивериадском озере? Ведь со времен крещения франкского короля Хлодвига в 496 году Париж становится одним из крупных церковных центров всей Западной Европы, а на протяжении долгих веков этот город ревниво конкурировал со столицами “Священной Римской империи германской нации” за право восприниматься столицей всего западно-христианского мира. Даже во вполне секулярном XIX веке император Наполеон III добивался признания Франции как ведущего оплота католицизма, в связи с чем потребовал у союзного Османского халифата в приказном порядке передать ключи от православного храма Рождества Христова в Вифлееме католической общине города, что стало причиной эпохальной Крымской войны. И в ХХ веке главным символом движения французского Сопротивления нацистской оккупации был не какой-нибудь галльский петух или красная звезда, а Лотарингский Крест. Да, хоть сколько-нибудь понять историю и культуру не то, что средневековой, а даже классической Франции и всей Европы Нового времени без знания ее христианских основ невозможно.
Но не забудем, что именно Франция это также страна первой атеистической революции в Европе, первого антихристианского (якобинского) террора и наиболее последовательной антирелигиозной политики среди всех либеральных стран ХХ века, ознаменованной совершенно непримиримыми законами 1905 года “о разделении церкви и государства”. Республиканский секуляризм во Франции, конечно, нельзя ставить на один уровень с советским или китайским тоталитарным атеизмом, любую религию в этой стране можно исповедовать совершенно свободно, но вот проявления религиозной жизни весьма ограничены. Например, все старые французские храмы находятся в собственности у государства и предоставляются различным церквам только в пользование, все богослужения в них должны быть открыты для всех и каждого, запрещено демонстрировать религиозную символику в любом общественном месте, любым священнослужителям запрещено появляться в светских школах и университетах в богослужебном облачении. Поэтому на улицах французских городов невозможны демонстрации консервативных католиков, например, против абортов или права на смену пола, но зато вполне можно увидеть сходки масонских лож или оккультных сект, которые не считаются религиозными организациями. И поэтому консервативным католикам во Франции приходится выступать в “превращенной форме”, под маской светского консерватизма или гражданского национализма, но никогда под своими собственными флагами и символами. Заметим, в современной России никаких таких запретов нет, и поэтому навещающие нашу страну французы часто очень удивляются, когда видят в светских учебных заведениях свободно преподающих священников, а в древних монастырях множество монахов, как будто большевистская революция случилась не у нас, а у них. Самое страшное, что в итоге произошло с Францией, это тот прискорбный факт, что принципиальный секуляризм стал для многих французов уже не просто условием существования, а частью национальной идентичности, причем куда большей, чем иные составляющие французской национальной культуры.
Кстати об идентичности. Первое, что крайне удивляло взыскательного зрителя по ходу церемонии открытия парижской Олимпиады – это крайне размытое присутствие какого-либо французского национального начала в ее режиссуре и оформлении. Кроме того, что само действие происходило в Париже и постоянно эксплуатировались знаменитые исторические здания вдоль Сены, все остальное с равным успехом могло происходить в любом европейском, американском или австралийском городе. Справедливости ради стоит сказать, что в начале церемонии разворачивался не очень внятный сюжет с переносом олимпийского огня, где по ходу встречались придуманные герои французской беллетристики (Призрак Оперы, Человек в железной маске, Фантомас и др.), и если специально приглядеться и прислушаться, то можно было бы угадать голографические изображения картин из парижских музеев и некоторые мелодии французских композиторов, но все эти элементы утопали в общем сумбурном и совершенно распадающемся зрелище, похожим на безвкусное смешение навязчивой попсы и пережеванной электроники. Две ключевых сцены с исполнением французских песен почему-то доверили певицам из других стран. Канадка Селин Дион, очень плохо себя чувствующая в вязи с неизлечимо тяжелой болезнью, натужно спела «Гимн любви». А не менее известная американка Леди Гага в вульгарнейшем образе дешевой путаны, в охапке обширных розовых помпонов, изображала сцену из кабаре «Мулен Руж» . В ее выступлении было много несуразностей, но всех их затмил тот факт, что из-за очень плохого звука и проливного дождя по телевидению транслировалась ранее записанная репитиция этого номера. В какой-то момент общая небрежность всей церемонии могла показаться уже не досадной чередой случайных ошибок, а вполне осознанным режиссерским приемом (как говорится в языке программистов: это не “баг”, а “фича”). Казалось, что организаторы Олимпиады дают понять зрителям, что все происходящее это просто несерьезный балаган и о достоинстве страны они совершенно не беспокоятся. И это впечатление окончательно закрепилось, когда торжественный акт поднятия олимпийского флага тут же провалился, потому что главное знамя мирового олимпийского движения оказалось… перевернутым.
Однако совсем не эти недочеты и несуразности вызвали глобальный резонанс по всему миру, а откровенно идеологическая составляющая этой церемонии, бросающая вызов, прежде всего, французскому национальному самосознанию и всему христианскому человечеству. В том, что столь массовое развлекательное зрелище, как открытие международной Олимпиады в Париже 20-х годов XXI века не обойдется без культивирования чего-нибудь извращенного, обличения чего-нибудь традиционного и прочей подобной “повесточки”, можно было не сомневаться. Но, как это часто бывает ныне по всему “свободному” миру, эта тематика уже никого не удивляет и включается в разные шоу и фильмы в общем рабочем порядке, как некая вынужденная необходимость. Зрители многих современных блокбастеров и сериалов могут обратить внимание, что соответствующие образы, например, какой-нибудь “однополой пары”, вызывающей сочувствие, или христианского священника, вызывающего негодование, совершенно искусственно вставляются в сюжет , что называется “ради галочки”, буквально по квоте, без всякой связи с самим сюжетом. И уже многие привыкли к этому присутствию этих образов, как к чему-то обыденному. Но организаторы парижской Олипиады-2024, по всей видимости, не просто решили честно отработать эту “повесточку”, как положено нанятым профессионалам, но и сами оказались убежденными идеологами и инициаторами того культурного, а точнее, антикультурного движения, которое давно уже доминирует в гуманитарном пространстве западноевропейского мира.
В определенный момент трансляция церемонии переключилась на расположенный неподалеку от Эйфелевой башни арочный мост Дебийи, превращенный в своеобразный подиум для демонстрации последних достижений французской моды. И первой фигурой, бросавшейся в глаза, оказался кривляющийся во все стороны бородатый трансвестит, остро напомнивший аналогичного женомужа Кончиту Вурст, победившего на конкурсе Евровидение-2014. Вслед за этим существом на подиуме начали один за другим выплясывать всевозможные кривляки невнятной “гендерной” и антропологической ориентации, и можно прямо сказать, что подобные типажи превалировали до конца всей вакханалии, так что уже было не очень понятно, что это на самом деле – открытие международной Олимпиады или вечеринка на фестивале ЛГБТ?
Но столь отвратной трэш-презентации оказалось мало и организаторы приготовили еще два зрелища, без которых этой статьи не было бы даже в проекте. Вся многочасовая церемония по сценарию была разделена на тематические главы и первое зрелище, о котором идет речь, относилось к главе “Свобода”. Основным фоном этого зрелища был знаменитый парижский замок Консьержери на берегу Сены, во всех окнах которого вдруг появилась одна и та же обезглавленная женская фигура в красном платье, с собственной головой в руках, которая распевала популярную песню французских бунтовщиков 1790-х годов «Ah! ça ira» («Дело пойдет»), бывшую предшественницей «Марсельезы». Стоит заметить, что оба гимна, ставшие со временем привычными национальными шлягерами, на самом деле преисполнены плебейской агрессии и призывами к массовому геноциду по сословному признаку. Выбор архитектурного фона был неслучайным: именно в Консьержери, как в государственной тюрьме, провела свои последние месяцы королева Франции Мария-Антуанетта, в скорбях об обезглавленном муже, короле Людовике XVI, и в ожидании аналогичной участи. Именно из этого замка 16 октября 1793 года королеву повезут на эшафот, как живой символ Старого Режима. И стоит ли говорить, что эта красная фигура в окнах Консьержери – это именно Мария-Антуанетта, отрубленная голова которой весело распевает гимн уничтожения традиционной Франции. Таким образом, весь этот “кукольный театр” – это сознательный плевок в лицо всей монархической истории Франции и всем французам, как-либо осуждающим казнь этой несчастной, беззащитной и ни в чем не виноватой женщины.
Второе зрелище предуготовлялось к концу церемонии и относилось к главе «Праздник»: весь парад несмешных фриков и трансвеститов с того самого подиума на мосту Дебийи вскоре образовали многофигурную композицию вокруг длинного стола, перед которым появилась почти полностью обнаженная мужская фигура, с головы до пят покрашенная в грязно-голубой цвет, с рыжей бородой и венком на голове из красно-зеленых цветов. Отвлекая поначалу на себя все внимание это раскрашенное тело возлежало посередине сцены, рядом с большим блюдом средиземноморских яств, так что его образ стал очевиден – это древнегреческий бог вина и веселья Дионис, он же Вакх, он же иногда Пан, и в этой вакханалии ему самое место. Хотя если проводить параллели с античностью, то все-таки общегреческие олимпиады были посвящены либо богу Зевсу, либо Аполлону, либо Посейдону, но никак не Дионису – самому неспортивному из всех эллинских божков. Но в любом случае общий смысл был очевиден: этот “праздник” – триумф всевозможного разврата, отсюда и возлежащий бог Дионис под конец, со всею своей свитой размалеванных сатиров и вакханок. Казалось бы, здесь можно было бы поставить логичную точку, но на заднем фоне вдруг образовалась следующая сцена. Вдоль всего длинного стола в разных позах выстроились все те же “гендерно” неопределенные клоуны и фрики, а посреди него, как Христос на хрестоматийной фреске Леонардо да Винчи, восседала огромная, полуобнаженная, бодипозитивная ЛГБТ-актистка Барбара Бутч, изображающая руками знак сердца. Фигуры вокруг, со всей очевидностью, подражали движениям леонардовских апостолов, так что ассоциация с «Тайной Вечерей» напрашивалась сама собой. Впоследствии некоторые защитники этого запредельного кощунства выдвинут гипотезу, что эта сцена на самом деле пародирует не «Тайную Вечерю» Леонардо да Винчи, а картину голландского живописца Яна ванн Бейлерта «Пир богов» (ок.1640) из художественного музея в Дижоне, где на переднем плане мы видим возлежащего Диониса, правда, совсем не разукрашенного, а на заднем, посередине длинного стола – коронованного бога Аполлона с лирой, фигурально очень напоминающего Христа в барочных картинах той эпохи. Но даже если эта гипотеза права, то только наполовину. Во-первых, картина Бейлерта совсем не так популярна, как фреска Леонардо, и абсолютное большинство зрителей ее никак с этой сценой не проассоциируют. Во-вторых, по телодвижениям фигур за столом видно, что эта сцена отсылает именно к «Тайной Вечери» и не имеет ничего общего с композицией Бейлерта. И в-третьих, оба произведения могли взаимодополнять друг друга в сознании режиссеров этого зрелища, так что совершенно не обязательно выбирать только одно из них.
Ну а что нас, собственно, в этом удивляет? Чего именно мы до сих пор, собственно, не знали? Чего не понимали? Чего не предполагали? Что сущностно нового мы здесь увидели? Или когда мы все последние тридцать лет только и делали, что говорили о “Закате Запада”, о “Смерти Запада”, об “Эре Пустоты”, то мы сами себе не верили и подозревали, что это какая-то условность, какая-то игра словами, какое-то позерство? Тем более, что удивительного может быть во всем этом для современных людей, побывавших последние десять лет в западных мегаполисах, знакомых с западной антикультурой, с ее возрастающими тенденциями сознательной инфернальности, фрикачества и трэша?
Да, конечно, это вполне закономерный результат деградации той самой культуры Модерна, которая шаг за шагом отказывалась от христианства как фундамента европейской цивилизации и возвела в самоценности свободу без порядка, равенство без авторитета, индивидуальность без ответственности, прогресс без традиции, жизнь без смысла жизни. Таков и сегодняшний Париж, стремительно обезличивающийся, растворяющийся в общезападном хаосе некогда французский город, изрисованный граффити, изъеденный крысами, переполненный бомжами и убитый мигрантами. И ведь нельзя сказать, что французская интеллектуальная культура в своем наиболее заметном мейнстриме последних тридцати-пятидесяти-семидесяти лет хоть как-нибудь этому сопротивлялась. Наоборот, она все это сознательно готовила, обосновывала, учреждала и утверждала. Это мы стремились в столицу Франции в поисках возвышенной готики, великолепного барокко, величественного ампира, изысканного модерна, аристократических дворцов и буржуазных бульваров. Соборы и замки, короли и кардиналы, Second Empire и Belle Epoque – сегодняшняя Пост-Франция над всем этим давно уже глумится, как над нелепым прошлым, которое нужно как можно скорее забыть. Сама идея Красоты, Прекрасного, Возвышенного давно уже списана в утиль, как архаично-токсичная ценность “Старого Порядка”, как неизменный атрибут “репрессивной власти”, извечного “логоцентризма”, “фаллоцентризма”, “маскулинизма”, “супремасизма” и всего того, что должно быть проклято и забыто. “Культурная революция” 1968 года, левый экзистенциализм, фрейдо-марксизм, фукианство, постструктурализм, постмодернизм – всё это на разных уровнях и в разных аспектах сознательно подрывало не то, что традиционно-христианскую, а даже вполне себе светскую, классическую французскую культуру, разверзая на ее месте ту черную бездну, из которой теперь повылезали все эти трансгендерные клоуны и обильно татуированные фрики.
Обратим внимание, кто был главным советником по вопросам исторической достоверности у организаторов этой Олимпиады? Это статусный академический историк Патрик Бушерон, известный прежде всего своими идеями отказаться от понимания истории Франции как национальной истории, как истории французского народа, и переписать эту историю исключительно в общемировом контексте, как он говорит, во “Всемирную историю Франции”. И когда его спросили, почему бы не написать тогда «Европейскую историю Франции», то он ответил, что это была бы только полумера, что тогда бы все равно пришлось конструировать во Франции какую-то воображаемую коллективную идентичность, а нужно вообще отказаться от самого принципа разделения на народы. На первый, христианский взгляд, этот подход выглядит даже оправданным, но только если забыть, что и культура Франции, и культура всей Европы основана именно на христианских смысловых традициях, и поэтому все попытки отказа от европейской идентичности с неизбежностью уведут европейцев от христианства, а не к христианству.
По извращенной логике таких влиятельных историков, как Бушерон, сегодняшняя Франция должна вообще отказаться от самой себя и раствориться в обезличенном постмодеринистком мире, где никаких ценностных иерархий нет, а если они есть, то только перевернутые. Красота это уродство, порядок это хаос, чистота это грязь, комфорт это помойка – вот тот итог, к которому логично приходит культура, переставшая выполнять свою основную функцию: совершенствование человека. Если Иисус Христос на шедевре Леонардо был аскетически стройным мужчиной, то на Его месте теперь должна водрузиться разжиревшая бодипозитивная тетка, известная своей борьбой за права ЛГБТ. И не стоит надеяться, что это какая-то самоирония и самопародия, вовсе нет. Более того, это вообще не имеет никакого отношения к развлечению и привлечению прибыльного внимания. Это не про Францию, не про Париж, не про олимпиаду и вообще не про спорт. Это не про глобализм, потому что настоящие глобалисты стремятся стирать все границы и объединять людей, а в этой церемонии границы как раз возводятся, отделяя одну часть общества от другой. Это совсем не про либерализм, потому что настоящий либерал никогда не будет глумиться над религиозными чувствами других граждан, а тем более христианством, коему либерализм слишком многим обязан. Это также совсем не про постмодернизм, потому что настоящий постмодернист глумится над инерцией Модерна, а христианство ему совсем неактуально.
Это вполне осознанная, политическая презентация того самого, антитрадиционного, антихристианского, однозначно антиевропейского левого нигилизма, который со времен “великой революции” вел французскую культуру к этому итогу, и именно поэтому его адепты не нашли ничего лучше для открытия долгожданной многими парижанами олимпиады, как устроить вызывающе безвкусный, отвратный, похабный шабаш с открытым издевательством именно над христианством и именно над христианской французской монархией. То есть это – сознательный манифест, сознательный вызов, сознательная провокация. И как ответит на эту провокацию “другая Франция”, вопрос совершенно виртуальный. Да и возможна ли еще эта “другая Франция”? Вот тот самый случай, когда вопреки всему мы можем точно сказать, чем сегодняшняя Россия однозначно лучше сегодняшнего Запада. Да, у нас такое невозможно. По крайней мере, до сих пор невозможно. И это то, что реально нужно ценить. И что внушает надежду на будущее.
P.S.
Разумеется, вызов христианскому человечеству был предъявлен не только в церемонии открытия парижской Олимпиады, но и в самих олимпийских соревнованиях, которые лишь отражают общую идеологию, заданную в этой церемонии. На этих “суперсовременных” соревнованиях, начавшихся с перевернутого олимпийского флага, было много казусов, но один из наиболее показательный – это противопоставление в одном боксерском бою венгерки Анны Луки Хамори и алжирки Иман Хелиф. Здесь стоит оговорить, что сама идея женской физической борьбы – это, конечно, на 100% результат победы крайнего феминизма, лишающего женщин самой женственности и один из этапов той деградации Европы, которая привела к этой злосчастной олимпиаде. Но снявши голову, по волосам не плачут. Проблема, конечно, не в том, оба противника – женщины, а как раз в том, что один из них, а именно Иман Хелиф – мужчина, воспринимающий себя как “женщина”, а следовательно, ставить его на борьбу с настоящей женщиной, заведомо несправедливо. И когда Анна Лука, чуть не плача, заявила своему тренеру, что она не может на равных бороться с трансгендером просто потому, что он априори ее сильнее, то в ответ она получила множество возмущенных откликов, обвиняющих ее в “нетолерантности” и “трансфобии”, а Международный олимпийский комитет (МОК) потребовал от Анны Луки извиниться перед Иман Хелиф, под угрозой жестоких санкций. Стоит ли говорить, что Иман Хелиф в итоге, конечно же, “одержал победу” над Анной Лукой. Только можно ли это считать победой? И можно ли это вообще считать спортом?
Поддержать автора:
№ карты Сбербанка: 4276 3801 2501 4832
